НА ВНУТРЕННЕЙ ПОВЕРХНОСТИ ЗДРАВОГО СМЫСЛА

 

(с небольшими сокращениями опубликовано в альманахе "Страстной бульвар" N 8-98 за 2007 год)

 

Вопреки распространенному мнению, что драматург, как и режиссер, - волк-одиночка, который занят исключительно собственным творчеством, а работы коллег воспринимает в лучшем случае “от противного”, как образец того, чего делать не надо, Андрей Зинчук озабочен не только своими пьесами (хотя их у него немало – и со счастливой сценической судьбой). Член Союза писателей Санкт-Петербурга и сотрудник Российского института истории искусств, он руководитель и со-руководитель нескольких Проектов. В их числе альманах Петербургского Домика драматургов “Ландскрона”, “Современная петербургская драматургия” и “Лаборатория театра кукол”. А в развенчание еще одного мифа - о несовместности гуманитария и техники – модератор нескольких Интернет-проектов среди которых “Петербургские театральные страницы” и один из основателей Петербургского клуба любителей мобильных устройств, где собираются инженеры, программисты, системные администраторы и другие “компьютерщики” – за небольшим исключением отъявленные “технари”.

– Помимо просто приятных разговоров и разговоров, приятных во всех отношениях, а также представления гостя – представления, в котором тот вряд ли нуждается, – подошло время интервью.

 

– Интервью, насколько я понимаю, от английского enter veiw – рассматривать внутренности. Но интереснее было бы попробовать обратный ход: из души человека посмотреть на мир, его, человека, окружающий. Не знаю, как это будет по-английски и есть ли такое слово. Наверное, все-таки есть, и оно – зрение. Не точка зрения, а не заштампованно – просто зрение.

 

– Допустим, хотя в зрении участвует не только душа, это еще и процесс физиологический. Итак, какими видятся театральному писателю сегодняшние пьесы и их авторы? Ведь недаром северная столица, в которой идеолог “Новой драмы” Угаров обнаружил аж семь десятков новых драматургов, так резко отторгла проведенный там фестиваль этой самой драмы.

 

– Хорошо живется театральному критику! Он судит работы представителей других театральных профессий (ибо трудно представить себе критика, который бы с утра до вечера оценивал работу своих коллег). А как быть драматургу? Насколько корректно высказываться ему о работах коллег по цеху? Впрочем, драматургия – это ведь обоснованная цепь неизбежных событий. Вот и попробуем посмотреть на нее с этой стороны.

Лично я признаю за искусство и, в частности, за искусство театра только то, что помогает мне жить. Встречаясь же с бОльшей части современного… нет, не искусства, – назовем его лучше “продуктом”, – чтобы сразу и честно. Встречаясь с этим “продуктом”, замечаешь, что у тебя что-то украли: время, деньги (пусть и небольшие), остатки жизненных сил, надежду на лучшее, – словно вырезали кусок жизни! И вырезали, между прочим, в отличие от кошелька, который можно вновь завести, навсегда. Впрочем, производители этой “продукции” тоже ведь у себя по большому счету многое воруют, причем не меньше, чем у зрителей. Хотя это не утешает. Видимо что-то разладилось в самом главном механизме создания “продукта” и последующей трансляции его потребителю…

 

– Может быть, стоит для начала ввести официальное разделение на пару категорий: а) произведение искусства, б) тот самый “продукт”; только вот как провести границу?

 

– В последнее время я кручу в голове одну и ту же мысль: главное в произведении искусства – это то, для чего оно сделано. Слышал ли я ее где-то, или читал, или, может быть, даже сам придумал – в данном случае это не важно. Важен вопрос: в самом ли деле это так? Александр Сергеевич Пушкин, в свое время введший в России гонорарную оплату литературного труда, тем не менее, вопрос этот - оплаты - поставил на третье, последнее место. Ряд его предпочтений выглядит так: “вдохновенье” – “рукопись” – “продать”. (“Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать”, - для тех, кто забыл или решил не следовать этому правилу). Причем, “вдохновенье” с пометкой “не продается”. А про рукопись сказано, что ее “можно” продать. Не должно, а только лишь можно: а это значит, что можно и не продать. То есть, во времена Александра Сергеевича вопросы коммерции были даже не второстепенными, им отводилось последнее место. А на первом месте было все-таки вдохновение.

Русская икона, например, не только не продавалась, она даже не подписывалась ее творцом – ее жизнь с самого начала была обезличена, и нужно ли говорить о том, что она создавалась по вдохновению и ДЛЯ ВСЕХ. Точно так же (или похоже на “так”) работали большинство русских писателей-классиков (тех, что из дворян) – в их цели не входило извлечение прибыли (прибыли в современном понимании этого слова). Их искусство “было” для чего-то другого. А образцы коммерческого искусства, вроде лубка, предлагались к продаже в основном на ярмарках!

 

Нам же упорно внушают, что рыночная экономика обязана влезть во все сферы, иначе она не полноценна и толком не работает (что мы видим уже десятилетия); отсюда и театральная реформа, как снятие тяжелого бремени с несчастного нашего государства, которое даже дождь нефтедолларов не способен отмыть. На Ваш взгляд, есть примеры внятного встраивания литературы в рынок?

 

– Телевидение (за которым сейчас, как на привязи, тащится и театр, и кино) хорошо освоило формальную завязку сюжета: если пистолет, ставший едва ли не непременным атрибутом почти любого фильма, обнажен, – конфликт налицо. Дальше, как в том анекдоте про двух приятелей, которые собрались на рыбалку: “А чего там уметь?” - отвечает первый на замечание второго о том, что не умеет ловить рыбу, – “Наливай да пей!”. Иными словами: чего там выдумывать “чеховские” коллизии? Сунул в руки герою пистолет, а дальше пусть он сам с ним выкручивается! (Думаю, что большинство зрителей об этой “лени” сценаристов и продюсеров даже не догадываются). А ведь когда-то замечательный писатель Юрий Олеша сетовал на то, что современному ему герою очень трудно покончить жизнь самоубийством – почти невозможно достать пистолет. Поэтому, наверное, и создавал он такие замечательные, внутренне очень “напряженные” произведения без единого выстрела, как, например, роман “Зависть”, – приходилось “работать мозгами”, а не мускулами! Современная драматургия, слабо востребованная в театрах, потекла на телевидение, поэтому, говоря о современном телевидении, можно многое сказать и о положении в современной драматургии.

 

– Как кричат во многих заокеанских фильмах: “Нет, только не это!” При всей ущербности пьес для театра, неужели они так напоминают о самом диком (не считая политэлиты) нашем учреждении?

 

– Да, похожее происходит и в большой части собственно театральной современной драматургии, только пистолет там заменяет какой-нибудь болезненный или неестественный “выверт”: как только автор выводит на сцену очередное “скотоложство” – зритель в зале вздрагивает и замирает, а это значит, что он в каком-то смысле готов потреблять сей “продукт” дальше. Но это не эстетическое переживание, а физиологическая реакция: ведь вы же непроизвольно сморгнете, если вам чихнут в лицо или - грубее - испытаете тошноту, если рядом с вами кого-то вырвет. Пожалуй, что и по этому поводу можно вспомнить анекдот: один из пожилых супругов возвращается от врача со словами: “Дорогая, то, что мы с тобой столько лет принимали за оргазм, оказалось всего лишь навсего астмой!” “Скотоложство”, как и пистолет на экране, это всего лишь навсего “обострение ситуации”, причем, как правило, формальное. Только в театре другая природа зрительского восприятия – не через сменяющийся видеоряд, а через чувство, сопереживание, общение. Этим и пользуются современные авторы, пишущие для театра, и ставящие их режиссеры. В общем кризисе культуры (да, пожалуй, и общества в целом) во многом виноваты люди, которые делают на ней, культуре, деньги, умея при этом очень немногое или не умея вообще ничего!

 

Одна из претенденток на идеологическое руководство (которое у нее сочетается с плагиатом) заявила, что главное – не талант, понятие устарелое, но умение создать шум вокруг своего творения; вроде как умение вовремя крикнуть “Держи вора!”

 

- Можно по этому поводу вспомнить слова Александра Блока: “Я хотел бы, ради забавы, провозгласить три простых истины:
Никаких особенных искусств не имеется; не следует давать имя искусства тому, что называется не так; для того чтобы создавать произведения искусства, надо уметь это делать”.

Насчет же “Держи вора!”… Как это бывает в переломные моменты истории, жизнь страны криминализировалась. Но вовсе не до такой степени, как это выглядит на телеэкране. Не умея рассказать простых интересных “бытовых” историй, вроде историй О`Генри, телевизионщики криминализировали жизнь России на телеэкранах стократно, видимо, забыв о том, что они вместе со зрителями ходят по ставшими опасными (во многом благодаря их усилиям) улицам, заходят в не менее опасные подъезды домов – ведь жизнь и искусство взаимосвязаны, как пресловутая курица и яйцо, и что первично, а что вторично – поди разберись. Телевизионный экран нужно разоружить! Как это сделать и чем заменить безвкусицу? Не знаю. Но уверен, что “…культура в конечном итоге – это безопасность на улицах!” – как заметила однажды одна очень умная наша соплеменница, живущая ныне в Германии. И наоборот – добавлю я от себя.

 

Пожалуй, последнее нам ближе...

 

– А вот и результат тотальной криминализации нашей жизни: недавно в метро я улыбнулся понравившейся мне девушке. Она тут же опасливо дернула сумочкой. При этом на моем лице, видимо, отразилось что-то такое, отчего почти одновременно мы с ней рассмеялись, оценив недоразумение… А сможем ли оценить его лет этак через пять-десять, если в искусстве пойдет все так же, как идет до сих пор? Меня очень интересует вопрос: а зачем в человека природой заложен механизм, с помощью которой он чувствует фальшь и отличает настоящее от ненастоящего? И сколько времени нужно кормить человека помоями, чтобы заглушить или даже полностью убить в нем это чувство? И можно ли это сделать? Пока мы еще сопротивляемся: не только мною замечено, что если две-три недели провести вдали от телевизора – проходит агрессия, повышается жизненный тонус. Какие-то специальные убийственные сигналы нам постоянно через него транслируют, что ли? (Что, конечно, шутка, - как инженер могу сказать, что таких “сигналов” нет в природе. Пока нет. Но технологии обработки мозгов каждый день совершенствуются и забывать об этом нельзя!). Недавно я взял в руки томик Николая Заболоцкого, начал читать – и… будто провалился в другое пространство: “Как маленький Гамлет, рыдает кузнечик…” - в мир, в котором мы все еще совсем недавно жили, и который помогал нам чувствовать себя людьми…

 

Но как все же быть с непостроением рынка в одной отдельно взятой театральной сфере?

 

– Кинематограф – искусство в большой степени технологическое – практически с самого начала был “заточен” для извлечения прибыли (как телевидение – для поддержки господствующей идеологии). Поэтому и деньги, которые в них “крутятся”, традиционно огромны. А вот традиционный театр никогда не приносил прибыли в промышленных масштабах (кроме, пожалуй, сравнительно недавно освоенных Бродвеем мюзиклов). В промышленных масштабах деньги на театре заработать, наверное, все же нельзя. Тем же, кто хочет в этом преуспеть, идти следует в смежные искусства: радио, кино, телевидение. Потому что в театре нет рекламы, на которой, в сущности, и держится сегодняшняя финансовая сторона масс-медиа. Во всяком случае, пока нет. Хотя уже можно, наверное, представить себе рекламную паузу во время спектакля. Как говорится, – все еще впереди!

 

Нечто подобное уже есть – в программках указываются какие-нибудь салоны, что предоставили театру свою мебель или костюмы. Но верить в торжество меценатства нет оснований: никого подобного Третьякову или Мамонтову пока не видно.

 

– Театру должно придти на помощь государство, если оно хочет вместе с театром поддержать в обществе и некий достаточный для его существования уровень культуры. Но как это сделать – опять непонятно, потому что мы уже не единожды видели, как при помощи государства одна за другой создаются отвратительные кормушки!

 

Как раз “Новая драма” пользуется поддержкой не только Британского Совета или Французского культурного центра (что можно понять – эти страны продвигают своих авторов), но и российского минкульта и, простите за выражение, ФАККа.

 

– Человек, которого, выражаясь современным языком, “задолбала” своими неразрешимыми вопросами жизнь, может взять в руки томик Пушкина или роман Достоевского, или почитать что-то из Гоголя или Толстого, или из кого-нибудь им подстать. Трудно представить, что такой человек потянется в театр на постановку по современной драме, или снимет с книжной полки Донцову, Бушкова или Акунина (последний - не худший, между прочим, автор, хотя и выдает на гора откровенно коммерческую продукцию). Это значит, что искусство раньше “было” для чего-то другого. А сейчас? У Цветаевой, например, мыслям и чувствам так тесно в строках, что они будто вздыбливаются, топорщатся под взглядом читателя. А что топорщится, извините за выражение, в большинстве произведений современных авторов? От которых создается такое ощущение, что мы все враз взяли и мгновенно поглупели! И те, кто это пишет и предлагает нам в качестве “продукта”, и мы, зрители, – те, кто это "потребляет".

 

А такая мгновенная деградация и вовсе сулит мрачные перспективы...

 

“Без умов или сердец, люди используются для покупки чего угодно, заглушающего их кричащие и испуганные чувства – официальной лжи, аморальных войн, кукол Барби и обанкротившегося образования”. К счастью, пока это не про нас, это пишет Люсиана Боне, преподаватель кино и литературы Университета Эдинборо в Пеннсильвании о своих соплеменниках в статье “Обучение глупости в культуре барыша”.

На наших глазах перевернулся ряд предпочтений А. С. Пушкина: на первое место выдвинулось “продать”, потом встал сам “продукт” (в случае с Пушкиным и, кстати, с современной драматургией, это “рукопись”) и где-то в самом конце этого ряда оказалось “вдохновение”. А лучше бы, наверное, было и вовсе без него! Но вечно “продавать” то, чего нет, нельзя. Рано или поздно потребители “продукта” поймут, что их надувают и перестанут его потреблять. И значит, на театральных “прилавках” должен будет появиться другой, добросовестный “продукт” - все та же “рукопись”, драматический текст, чертеж будущей сценической “конструкции”. Но чтобы ее изготовить (качественно, по-пушкински), необходим третий элемент пушкинского ряда предпочтений – “вдохновение”. Возможно даже, что с него и придется начать!

 

Если к тому времени не исчезнет само о нем, вдохновении, понятие.

 

– В недавние очень тяжелые в идеологическом смысле времена Театр все-таки удержался и под власть не лег, как легла, например, бОльшая часть литературы, поголовно вся журналистика и телевидение, и почти все кино. А вот ляжет ли сегодня он, театр, под бизнес или все-таки удержится – большой вопрос! А ведь лечь под бизнес – значит, лечь под власть, потому что в нашей стране это, похоже, уже одно и то же!

 

Новый вариант близнецов-братьев, столь же ценных истории-маме...

 

– Мы начали разговор с идеи взглянуть из души человека на окружающий ее мир. Была когда-то такая теория, согласно которой Земля внутри пуста и мы живем на ее внутренней поверхности. Временами мне кажется, что сейчас мы живем на внутренней поверхности здравого смысла. Но в то же самое время я понимаю, что это не так, и что смысл вещей, хоть и изменился, но он самый обычный, выпуклый, и это я виноват в том, что я его не понимаю!

 

– Не только Вы один – есть и еще непонятливые.

 

– А что касается так называемой “Новой драмы”… В жизни ведь разное случается, знаете, бывает и такое, о чем принято говорить или хорошее или ничего. Думаю, что правильнее в данном случае – ничего.

 

Записал Геннадий ДЕМИН